Часть 3

— Бросьте, Пух, — хладнокровно ответил я. — Мы тут можем до бесконечности рассуждать, почему нас сотворили именно таким образом. Почему у меня сплющенный нос, а не хобот, которым так удобно умываться. Почему у Вас маленький медвежий ротик, а не пасть, как у бегемота, которой было бы так удобно хлебнуть медку. Нет смысла тратить время на попытки осмыслить свою физическую сущность. Гораздо интересней обсудить вопрос, к примеру, Кошерности Птеродактиля!
Медведь очень странно посмотрел мне в глаза, потом развязал мои копытца и тихо спросил:
— Так вы в курсе проблемы Кошерности Птеродактиля?
— Конечно, медведь Пух, — ответил я. — Разве я похож на тех тупоголовых идиотских кретинов, которые только и могут жрать сгущенку у Кролика? Разве в моих глазах не видно большой и глубокой жажды Познания? И, наконец, стал бы Кристофер Робин рекомендовать вам вместе со мной выполнить это почетное и очень опасное задание?
— вы правы, Пятак, — задумчиво произнес Пух. — И в знак полного доверия хочу показать вам нечто очень важное.
С этими словами медведь подвел меня к столу, где стоял здоровенный горшок для меда.
— Именно этот горшок, — торжественно сказал Винни, — нам и предстоит наполнить. А теперь, Пятак, загляните внутрь и посмотрите, что там на дне.
Я осторожно заглянул внутрь, поначалу ничего не увидел (голова после Конопляного Меда трещала так, что впору было повеситься, если бы у меня внезапно обнаружилась шея), но потом присмотрелся и вдруг в белой дымке увидел Кристофера Робина: он тихо спал в своей детской кроватке, улыбаясь во сне. Пух стоял рядом со мной, и на его лице было выражение глубокой нежности. Мы простояли так довольно долго, как вдруг медведь резким движением взял горшок и сказал, что нам уже пора выступать.
На полянке собралась толпа всякого зверья, которое должно было сопровождать нас к дереву с пчелами. Пух сказал, чтобы я перед ними выступил. После вчерашнего вечера терять было уже нечего, поэтому я вышел вперед и сказал:
— Стоит ли задумываться о сиюминутном, когда впереди — вечность! Убогую ментальность не спасет простая констатация факта того, что мировой эфир влияет на нас всеми своими метеоритными потоками. Разбудите свое сознание, позвольте ему разорвать стенки ваших убогих черепных коробок, и только тогда вы станете полностью свободными от этих мерзких каждодневных условностей. В вашем Космосе слишком много Эго. Взрывы метафизических эмоций не должны поддаваться никакой формальной логистике…
Говорю, а чувствую, что животные реагируют как-то вяло. Кролик голову на грудь свесил и чуть очки не уронил, Иа качается и уже просто с копыт слетает. Вдруг я почувствовал легкий толчок в спину, и на центр поляны выступил Винни-Пух.
— Зверье! — сказал медведь. — Дык… Эта… Пятак вон тут балабоны балабонит, что, дескать, сознание и все такое прочее. Оно, конечно, правильно и так далее, но нам, самцы, что нужно? Мед нам нужен! Сгущенка нужна, ведром колотить по подушке. Ежели мы все эта… как его… толпой и стадом пойдем, вот тогда, значит, и наш весь мед будет, топчись эти пчелы конем. Што зверь, когда он один? Один зверь и есть! Любой его подстрелит стрелом и освежует. А вот когда мы сообща, тогда оно стадо называется. А мы когда стадо — любого охотника затопчем в литую кружку. Правильно я говорю? Вперед, самцы, к пчелам! Пчелу увидал, эвона как, хрясь ей по сопатке изо всей дури, и гори оно все огнем, прям медом не балуйся. А я, самцы, завсегда с вами, потому что. Пчела — она кто? Хитрая овощ! Чисто, как матрац летающий. А нам — что? Да перезверись эти пчелы трозверучим прозвером! Нам отступать — не моги! За нами, самцы, только грязная лужа осла Иа. В этом вам моя медвежья услуга! Да будет земля вам Пухом!
Смотрю я — мама моя, свинка Розалия! Животные все подобрались, глаза горят, как у хищников лютых. Даже у Иа выражение на лице стало менее идиотским. Поговорил так Винни минут двадцать, зверье прям на месте подпрыгивает. Мол, давай сюда этих пчел! Крылья им оборвем, из полосок на брюхе подтяжки наделаем, мед весь схряпаем, просто не ходи купаться. Пух некоторое время постоял молча, наслаждаясь произведенным впечатлением, затем эффектно махнул лапой в сторону старого дуба и крикнул:
— На пчел, самцы! Вперед!