Часть 6

— Молодец, — сказал охранник. — Шуруй. С Богом.
Рабинович растерянно брел по коридору, пока не увидел ту самую дверь, о которой говорил охранник. Он неуверенно отвел назад ногу и попытался вдарить по створке. Но подвели две вещи: голодное существование и один из законов Ньютона, который гласит, что действие равно противодействию. Так что крепкая створка двери устояла, а Рабинович был подло отброшен назад и грохнулся спиной на доски. Хорошо еще, что не разбил драгоценную бутыль. Вторая попытка прошла с аналогичным успехом, как вдруг створка неожиданно отворилась и на пороге возник человек удивительного облика: высокий, очень плотный, с оселедцем на голове и длинными усами, одетый в просторную белую косоворотку и огромные малиновые шаровары, заправленные в мягкие сапоги.
— Кум! — закричал этот странный человек. — Где тебя черти носят? Два часа тебя жду!
— Здравствуйте, Мусий Опанасович, кум!- сказал Рабинович, поднимаясь с пола. — А я вот тут вам принес немного мутной жидкости.
вы ражение лица странного человека внезапно изменилось, он сухо посмотрел на Рабиновича и сказал:
— Добрый день. Проходите, пожалуйста, в комнату. Я вас давно жду, — и с этими словами скрылся за дверью.
Рабинович пошел за ним, смутно чувствуя, что неточно выполнил наставления охранника и уже совсем не надеясь на что-то хорошее в этой жизни.
Комната внутри оказалась просторной, светлой и была похожа на вход: те же выскобленные доски, покрытые дорожками, рушники с петухами на стенах. Посреди комнаты стоял огромный стол, уставленный мисками, тарелками, склянками, крынками и другими странными предметами, большинство из которых Рабинович видел первый раз в жизни.
— Прошу меня простить, — с достоинством сказал Мусий Опанасович, усаживаясь на скамейку, — за небольшой спектакль, который мы вместе разыграли при встрече. Дело в том, что я очень давно не был на родине, а мне очень важны атрибуты первой встречи, которые приняты в наших краях. Видите ли, у нас считается, что если человек громко говорит, дружелюбно открывает дверь ногой и приносит с собой бутыль с веселящим напитком, это способствует установлению наиболее приятной атмосферы. Надеюсь, такой вариант встречи не причинил вам никаких неудобств?
— Что вы , Мусий Опанасович! — ответил Рабинович. — Я тоже всегда тосковал именно по такой форме общения. Конечно, окружающий мир сильно закрепостил мои чувства, и я не смог в должной мере выполнить все атрибуты приветствия, но надеюсь, что вы простите мне этот промах.
— Разумеется, — сказал Мусий. — Что можно требовать от человека, выросшего в условиях губительного мегаполиса? Честно говоря, вы вели себя даже намного лучше, чем я ожидал. Как вас зовут?
— Моисей Израилевич, — привычно сжавшись внутри, ответил Рабинович.
— О! — приятно удивился Мусий. — вы — Моисей! Я — Мусий! вы не находите, что наши имена чем-то похожи?
— Вполне может быть, — легко согласился Рабинович. — Хотя, если честно, я ни разу не был на Вашей родине.
— Родина — внутри нас! — строго заявил Мусий. — И вокруг нас, где бы мы ни находились. Именно поэтому я в своем офисе стараюсь максимально окружить себя тем антуражем, к которому привык с детства. Ибо считаю, что только это позволяет ощущать связь с моими корнями и впитывать их живительную силу. Вся эта атрибутика — не случайна. Вот, например, дорогой Моисей Израилевич, что вы скажете по поводу вон того рушника?
Рабинович склонил голову:
— Червоный петух — символ тепла и уюта домашнего очага. вы шитая красная дорожка по краям показывает надежную защиту дома от врагов, намекая, что при случае им можно подпустить "красного петуха". Синий петух в центре рушника — симол Познания, Веры и самоотречения во имя Родины.
— Я в вас не ошибся, — одобрительно крякнул Мусий Опанасович. — вы всего пару часов здесь, а уже улавливаете настолько тонкие моменты, которые и у нас-то на родине понимают далеко не все. вы мне нравитесь, Рабинович. Я беру вас в свою фирму.
— Спасибо большое за доверие, Мусий Опанасович! — сказал Рабинович. — Надеюсь, не будет нескромностью с моей стороны поинтересоваться — в чем должны состоять мои должностные обязанности?
Мусий Опанасович нахмурился, и Рабинович с тоской подумал, что опять ляпнул что-то не то.